Наследство и наследники

В годы, когда Россией правил «державный, царь православный», а господствующим классом было дворянство, именно «державный самодержец» был гарантом того, что собственность правящего класса будет незыблемой и может передаваться по праву наследования.

Заметим, что в России не признавалась так называемая примогенитура, когда наследство передавалось старшему сыну, а остальным чадам приходилось довольствоваться какой-нибудь движимостью. Например, в сказке Шарля Перо «Кот в сапогах», как известно, старший брат получил в наследство мельницу, средний — осла, а младший — кота. Сказка — ложь, да намек в ней все на ту же примогенитуру.

В России с давних пор господствовала удельная система. Поэтому папенька, почивший в бозе, дробил наследство, чтобы каждому досталось. Благодаря этому принципу, дворянство в России беднело из года в год. Уже в XIX веке большая часть поместий была заложена и перезаложена, а уж когда началась эпоха «великого оскудения», которая особенно ускорилась после отмены крепостного права в 1861 году, дворянство и вовсе стало пополнять ряды имущественных маргиналов. Спасением было, разве что, государева служба. Но если потомственному дворянину нечего было передать в наследство своим чадам, ибо все оно ранее было заложено или проиграно в карты, то он мог передать им право принадлежности к знати и титул, у кого он был и передавался по наследству.

Параллельно неуклонно беднеющему дворянству, в России активно развивался класс русских буржуа — промышленников, купцов, банкиров и т.д. Покуда знать беднела, этот класс — богател. Среди тогдашних новых русских богатеев было не только немало выходцев из крестьян — бывших крепостных, но и достаточно самодуров, ярко описанных такими литературными талантами, как, скажем, Алексей Островский, Салтыков-Щедрин, Антон Чехов и Максим Горький.

Но какими бы самодурами не были русские промышленники и купцы, как бы они не сколачивали свой капитал, а к моменту, когда такой капитал представлял собой «кругленькую сумму», никто не сомневался, что он был скоплен, благодаря неустанным трудам батюшки. Такие столпы русского буржуазного класса, как, например, Рябушинские, Морозовы, Третьяковы, Путиловы, Гукасовы, Солдатенковы, чье состояние превышало сто миллионов золотых рублей, были, так сказать, легитимными буржуа. Они сами создавали свои империи, часто начиная с нуля. Например, основатель династии Морозовых -- Савва Васильевич, начинал, как крепостной крестьянин, основавший знаменитую Никольскую хлопчатобумажную мануфактуру «С. Морозова сын и Ко». Или, скажем, калужские крестьяне — старообрядцы Михаил Яковлевич Рябушинский и его сыновья, Павел и Василий еще в середине XIX века основали небольшую текстильную фабрику. Кстати, после смерти отца братья, получив «наследственный и нераздельный капитал», в последствии стали купцами 2-й, а вскоре и 1-й гильдии.

Процесс основания, приобретения и наследования был легитимным и ни у кого не вызывал сомнения. Сыновья и братья продолжали дело своих предшественников, а государственный строй, осененный властью божьего помазанника — самодержца гарантировал право собственности своею властью и властью закона.

Нарушила эту гармонию только революция, которая наряду с упразднением сословий, упразднила и такое понятие, как частная собственность, тем более собственность, которая бы передавалась по наследству. Конечно, в СССР можно было передать в наследство дом, имущество, но исключительно то, которым почивший владел на правах личной собственности. Разумеется, ни о каких фабриках, заводах, газетах и тем более пароходах в СССР не могло быть и речи, поскольку все это добро считалось всенародной собственностью.

Верные принципам марксизма-ленинизма, советские коммунисты, особенно те, кто принадлежал к высшим и средним слоям партноменклатуры, вообще не имели собственности. Их дачи, машины, квартиры -- находились в государственной собственности и выдавались напрокат или — за службу.

У высшей советской знати бесценной была принадлежность к номенклатуре, но непотизм (кумовство), т.е. передача должности по наследству осуждалась и не практиковалась. Партия и Родина ценила заслуги представителей номенклатуры, награждая их званиями, орденами и повышением в должности, но собственности они не имели, что, заметим, ближе к краху СССР, их стало сильно тяготить.

Как бы то ни было, а почести полагались лишь тем, кто имел заслуги перед Родиной и партией. Даже высшие партийные иерархи сперва занимали должности, а потом уже начинали дружить между собой. Конечно, первый (на каком бы уровне власти он не находился) стремился привлечь для работы рядом с собой людей, которых он знал по прежней должности, но он никогда не награждал их собственностью.

Поэтому у советской номенклатуры ни должность, ни тем более собственность по наследству не передавались. Да, дети номенклатуры получали возможность учиться в престижных учебных заведениях, им легче было продвигаться по карьерной лестнице, но ни один из представителей высшей партийно-государственной номенклатуры не мог передать сыну должность, скажем, секретаря ЦК, члена Политбюро ЦК, руководителя завода, фабрики, банка и т.д. Тот же принцип действовал и на низовых уровнях.

Как правило, советские руководители служили до глубокой старости, а то и до «выноса тела», но те, кто добровольно покидал службу по возрасту, получали персональную пенсию, квартиру, дачу служебный, а иногда и личный автомобиль, первоклассное обслуживание в ЦКБ и ряд других менее значимых привилегий, например, спецпаек к очередной годовщине Великого Октября. Все это можно было получить, имея неоспоримые заслуги перед Родиной и партией. Тот же принцип распространялся и на рядовых граждан СССР, только масштабы вознаграждения были ниже. Скажем, спецпаек не полагался, зато пенсия была гарантирована и достойна.

Другое дело нынешняя госноменклатура. Заслуг перед Родиной и тем более перед партией (по причине отсутствия оной) у нее нет. Ну нельзя же ставить ей в заслугу развал СССР и расправу над завоеваниями социализма! Однако отсутствие заслуг было компенсированной собственностью. Случилось своеобразное «отзеркаливание» положения. Так, например, советский руководитель имел заслуги и звания, но не имел собственности, зато нынешний руководитель, не имея заслуг, имеет собственность и звания. Обремененный собственностью, он тем самым, обременен и проблемой ее передачи, а это уже проблема, которую в полной мере, пока решить не удалось.

Не удалось потому, что большая часть этой собственности новым руководителем не заработана, не создана не то, что с нуля, а вообще не им созданная а, стало быть, ему и не принадлежит.

Но это еще полбеды, беда в том, что если он вдруг впадет в немилость к высшему руководителю, он может быть лишен всего — и должности и собственности и даже того, что он «скопил», управляя собственностью. И это в лучшем случае. В худшем, он может оказаться вообще на нарах.

Эта система личной зависимости способна держаться долго, но она не властна над законами природы. Высший руководитель, как бы не был он велик, стареет, к тому же он смертен. Стареет и смертен и клиент. Законы эти настолько неумолимы, что все может рухнуть в один момент. И тогда, если удастся избежать застенка и сбежать, можно рассчитывать только на то, что «скопил», припрятал, вывез, зарыл на таинственном острове в зоне офшора или складировал в ячейке какого-нибудь банка, или за счет недвижимости, оформленной на лицо, которого он сам никогда не видел и не знает, на какой планете это самое лицо может жить.

Еще один страх и вовсе чудовищен. Это страх за наследников. Пока существует система и клиент в системе в милости от высшего руководителя, ему снятся, хотя и непродолжительные и неспокойные, но все-таки сны, а если все рухнет, что будет с чадами? А ведь их может ждать незавидная участь в двух случаях: когда впадет в немилость папенька или, когда в немилость впадет высший руководитель. И не важно, какой будет эта немилость: социальная или биологическая.

Эти страхи (да что там страхи — ужасы!) толкают нового постсоветского руководителя во все тяжкие. Он обречен красть, иначе, если случится форс-мажор, ему не на что будет жить, содержать детей, жен, любовниц и т.д. Украденное он не может держать в стране, где он это все крадет. Добро надо вывозить, прятать. Поэтому он обречен на зависимость от офшоров, от «серых зон».

Еще вчера с вывозом не было проблем, но сегодня, когда у нас испорчены отношения с Западом, вывозить «нажитое» стало рискованно. Там это могут «заморозить», т.е. попросту отобрать, но отобрать могут и здесь, и здесь могут отобрать даже раньше, чем там. «Серые зоны», тайники, счета и вклады — опасны не только тем, что их могут найти и «заморозить», а тем, что его могут начать шантажировать, угрожать и даже попытаются завербовать. Поэтому он постоянно живет на грани (а возможно, уже и за ней) государственной измены и предательства.

Но боль и страхи на этом не заканчиваются. Надо позаботиться и о детях. Вот почему многие (если не большинство) российских чиновников и государственных бизнесменов стремятся не только направить своих чад на учебу за рубеж, но и делают все возможное, чтобы эти чада нашли там себе работу, а еще лучше — получили бы гражданство или хотя бы вид на жительство, чтобы если вдруг, они могли бы спастись будучи гражданами другой страны, а не страны, в которой папенька, так сказать, служил Родине.

Дети учатся там, некоторые получают вид на жительство, а некоторые даже и гражданство, если, к примеру, папенька, согласно законодательству некоторых стран, кое-что инвестировал в их экономику.

До недавних пор с этим не было проблем, но сейчас, когда мы испортили отношения с Западом, и в этом вопросе возникли трудности. Детей требуют вернуть на Родину. И хотя они этому сильно противятся, противодействовать становится все сложнее. Самые продвинутые родители устраивают своих отпрысков здесь. Устраивают на сладкие места в банки, госкорпорации, крупнейшие сырьевые компании, но при этом не забывают оставить лазейку для того, чтобы наследники, возникни форс-мажор, могли бы успеть «долететь до канадской границы».

А тут еще подкрадывается старость. Конечно, руководить они будут долго, но силы уже не те и приходится решать самую главную проблему, даже не проблему, а дилемму: сдаться (и сдать!) или держаться и не сдавать. Если вы подумали, что речь идет о Родине, то вы ошиблись.