Первым признаком консервации политического пространства стала тщательная зачистка любой, даже системной оппозиции. Стремительной трансформации были подвергнуты даже те политические партии, которые робко претендовали на роль контролируемой оппозиционности. Особенно ярко это было продемонстрировано затуханием деятельности таких субъектов системной оппозиции, как КПРФ и отчасти партии “Справедливая Россия - За правду”. В настоящий момент ни одна из этих организаций не отвечает своим принципам, задачам и программам. Склонность к оппортунизму, о котором мы постоянно напоминали в своих публикациях относительно такой организации, как компартия России, из хронической формы переросла в клиническую.

Оппозиционность, даже системная, необходима обществу для формирования мнения. Если кто-то полагает, что это происходит через социологические опросы, то он не понимает сути публичной политики. Опросы, в лучшем случае, выявляют согласие или несогласие с тем или иным событием или действием официальной власти, а это значит, что респонденты не понимают сути происходящих событий и действий. Они молча соглашаются или не соглашаются. Разумеется, что в условиях отсутствия институтов, оказывающих влияние на формирование мнения, согласных становится все больше, а несогласных все меньше.

Сами социологические опросы утратили какую-либо, даже относительную, объективность. Это случилось из-за того, что респонденты не имеют альтернативы, не в состоянии сравнивать два и более различных мнения. Наконец, главной движущей силой выражения согласия или несогласия стал банальный страх, который особенно усилился на фоне разгрома оппозиции. В этих условиях результаты опроса общественного мнения не показывают, а скрывают истинные представления граждан о происходящих событиях, действиях и процессах. В итоге общество становится - непредсказуемым, а в дальнейшем и - неуправляемым.

Но мнения формировала и выражала не только системная и несистемная оппозиция. Возможно, решающее влияние на этот процесс оказывали СМИ. Многие уже забыли, что медиа - это инструмент, который в первую очередь обеспечивает обратную связь власти и общества. Она невозможна, если СМИ не в состоянии формировать мнение, слушать его и выводить на уровень публичной дискуссии. 

Между тем преследование журналистов, блогеров, принявшее характер массовых гонений, запретов и цензуры,  привело к ликвидации неформального института гражданского общества - лидеров общественного мнения. Полагаем, что та часть граждан, которая еще не лишена рассудка и не погрузилась в сон разума, понимает, что официальные пропагандисты не имеют ничего общего с лидерами общественного мнения. Еще раз подчеркнем, что мнение формируется в условиях альтернативы. Если ее нет - не существует мнения, а есть только согласие и несогласие. Задача пропаганды сократить число несогласных и увеличить число согласных. Разумеется, что это возможно исключительно в условиях отсутствия какой-либо альтернативы, при наличии монополии на пропаганду.

Дело еще и в том, что формирование мнения - это тяжелый труд, который по силам далеко не многим. Например, журналистов много, а вот тех, кто способен реально влиять - единицы. Это штучный, уникальный товар, который власти в процессе гонений на СМИ, выплеснули из ванной вместе с ребенком. 

Традиционно в обществе, где еще не уничтожены гражданские институты, действия власти сопровождаются медиа. В настоящее время такого сопровождения нет. Это приводит к тому, что население не понимает действий власти, что в результате только увеличивает пропасть между ними. 

В один момент, как по щелчку, в стране выключились институты, которые по своему смыслу и назначению обязаны выражать мнение самых широких слоев населения. В первую очередь это касается парламента, утратившего какую-либо связь с избирателями и на деле показавшему, что избиратель не имеет никакого отношения к формированию такого представительства. Это коснулось не только федерального парламента, но и представительных органов власти в регионах. Особенно в регионах. “Отключались” не только представительные органы власти, но и другие институты гражданского общества, например, общественные палаты, различные советы и т.д.

Утрата представительства стала следствием системы выборов без выборов. Очень скоро стало понятным, что представительство обслуживает интересы не населения, а тех, кому оно обязано своим “избранием”. В целом же это уже привело к глубокому, местами непоправимому, кризису парламентаризма. Как институт, зародившийся еще в средние века, во время противостояния городов и сеньоров, переживший свой расцвет в эпоху буржуазных революций, в начале XXI века это институт уже не отвечал тем изменениям, которые произошли в обществе. Пожалуй, раньше всех это поняли в таких малых странах, как Швейцария и Исландия, в которых все чаще и чаще прямая форма представительства - народ - принимает решения непосредственно. Именно такая форма правления и должна прийти на смену выродившегося института парламентаризма.

В условиях отсутствия публичной политики, политическая борьба никуда не исчезает. Она приобретает иные формы. В первую очередь она перестает быть публичной и разворачивается преимущественно под ковром, за кулисами, в кулуарах, вдали от общественного мнения. Такая форма политической борьбы становится непредсказуемой, а решающее влияние на нее оказывает отдельная личность, которая сосредотачивает в своих руках неограниченную власть.
Принято считать, что при свертывании институтов, влияющих на формирование общественного мнения, управление ускоряется, решения, минуя дискуссии, принимаются быстро, но, увы, такая система только на первый взгляд является эффективной. На самом деле, она меньше всего застрахована от ошибок, порой катастрофических.

Как мы отмечали выше, отсутствие публичной политики, замедляет развитие общества, замораживает множество процессов, которые необходимы для жизнеспособности такого общества. Само общество погружается в сон разума, который, как известно, порождает чудовищ.